Глава книги: Макарий (Булгаков) Митрополит Московский и Коломенский
История Русской Церкви

Попытка отменить преобразования патриарха Никона и восстановить старые церковные порядки была сделана в 1682 г. в ходе стрелецкого восстания. Его основные события достаточно изучены и известны. Оно произошло вскоре после смерти царя Феодора Алексеевича — 27 апреля 1682 г. Избирательный Собор, который возглавил патриарх Иоаким, принял сторону царя Петра Алексеевича, акт Собора назван «Воззвание патриарха Иоакима ко всем государственным чинам и к народу». 15–17 мая восставшие, активной силой которых были стрельцы и солдаты, хорошо вооруженные и обученные, захватили Кремль, казнили многих бояр и приказных, овладели запасами вооружения, разгромили Холопий и Судный приказы. Их требования первоначально состояли в удовлетворении имущественных претензий (прежде всего выплаты постоянно урезываемого жалованья) и были направлены против злоупотреблений стрелецких начальников и властей. Вскоре жалованье им было выдано, долг, который правительство признало, составил огромную по тем временам сумму. В течение нескольких месяцев они оставались в столице хозяевами положения.
23 мая стрельцы потребовали провозгласить первым, старшим царем Иоанна Алексеевича (неизлечимо больного), вторым, младшим — Петра Алексеевича, а Софью — регентшей, что и было осуществлено 26 мая; 25 июня состоялось венчание на царство.
К этому же времени оформляются и требования о восстановлении «старой веры», однако остается не вполне ясным, по чьей инициативе — ее активных ревнителей или стрельцов. Сильвестр Медведев, противник восставших и апологет Софьи, определенно видел первопричину в активности бывшего попа Никиты Пустосвята (названного «начальствующим»), его пяти сообщников и других «проповедников», пытавшихся воспользоваться ситуацией, видя «служивых дерзость во всем и смущение (т. е. смуту.— Н. С.) в государстве». Им удалось привлечь «многих служилых людей, грамоте не умеющих», некоторых «неискусных» посадских. Помощь им оказывал начальник Стрелецкого приказа боярин И. А. Хованский.
Савва Романов, участник прения в Грановитой палате на стороне старообрядцев, предложил иную версию начала выступления, приписав его инициативу «служивым людям». По его словам, уже на третий день после «смятения», т. е. после 15–17 мая, у «служивых людей» учинились «дума и совет заедино, чтоб в царствующем граде Москве старую православную веру возобновити». Дальнейший рассказ Саввы показывает, что стрельцы имели неопределенные представления о выдвигаемой цели, среди них не нашлось людей, которые могли бы грамотно и полно изложить свои требования в челобитной, а позже, когда она была по их просьбе составлена, крайне удивились ее содержанию и обилию расхождений. Стрельцы связались с посадскими людьми, в частности, с чернослободчиками из Гончарной; последние назвали «отцов», способных выразить пожелания и требования о «старой вере», которые стрельцы намеревались предъявить церковным и светским властям. По рассказу Саввы, именно «выборные» от стрельцов определяли ход действий, от них исходили указания «отцам» и «посадским», т. е. монашествующим и мирским сторонникам старых обрядов, когда, куда и в каком составе им следует идти, чего избегать и т. д. Даже Никита Пустосвят следовал указаниям выборных.
Стрельцы обратились далеко не к случайным людям, среди привлеченных были уже известные деятели раннего старообрядчества — Никита Константинов Добрынин (Пустосвят), Сергий (в миру Семен Иванович Крашенинников).
Сергий, духовный сын протопопа Аввакума, постриженный в монахи в Троицком монастыре Олонецкого уезда известным руководителем первых старообрядцев Досифеем, пришел в Москву незадолго до начала восстания. С благословения Аввакума и «по жребию и посланию игумена Досифея» Сергий подал челобитную царям с просьбой о восстановлении «старой веры», но ответа на нее не получил. Эта челобитная не сохранилась.
Никита Добрынин не был последовательным и ревностным противником никоновских преобразований. Собор 1666 г., разбиравший его челобитную в защиту старой веры, изверг Никиту из сана и проклял, вскоре он отрекся от своих убеждений, каялся перед Собором в патриаршей крестовой палате (ноябрь 1667 г.), дал обещание не выступать в защиту старых обрядов, публично обличал себя и признавал свои заблуждения (хотя позже заявлял, что сделал это по принуждению). За год до восстания, в 1681 г., Никита вновь письменно каялся перед освященным Собором и просил разрешить «священническая действовати», но получил отказ. Из рассказа Саввы Романова очевидно, что выступление Никиты в 1682 г. было ответом на призыв со стороны «служивых».
В «Созерцании кратком» Сильвестр Медведев описывал, как проповедовали среди «простых людей» «раскольники, нарицаемыя капитоны», избивая тех, кто произносил «праведное слово», обличающее их «прелестное учение». Далее он сообщал о составленной ими челобитной с требованием «со святейшим патриархом и со всеми властями о вере состязание на Красной площади имети у Лобного места», неоднократно упоминая и о наличии у готовившихся к выступлению тайного замысла «всех побити» (собравшись «аки для состязания веры и вземше лестно»). В повествовании о подготовке диспута речь опять заходит о намерении убить патриарха и царей, что излагается Сильвестром Медведевым, как предупреждение со стороны князя Хованского с оттенком угрозы; патриарх, архиереи, архимандриты, игумены и весь освященный Собор, священники и «правоверный народ», по словам автора, приготовились «не к состязанию, но к побиению, и того ради уже не надеющеся к тому множае жити».
Неоднократные высказывания подобного рода не следует понимать лишь как риторический прием Сильвестра Медведева или выпад против «раскольников» и князя Хованского. Как в Соловецком восстании, так и среди участников московских событий 1682 г. можно указать на сторонников «непротивления», позиция которых имела опору в христианском вероучении. Эта позиция, как и в Соловецком восстании, выражалась в форме челобитных и в надежде на разбор разногласий на открытых прениях в присутствии высших иерархов и царей. Большая стрелецкая челобитная 1682 г., зачитанная в Грановитой палате, написана по образцу пятой соловецкой челобитной пространной редакции. Другая позиция имела целью использовать смуту, царившую в столице после майских событий, и в случае необходимости действовать теми же методами. Князь Хованский вел двойную игру, пытаясь одновременно угождать и угрожать Софье и «Верху», а вместе с тем «раскольники» считали его своим сторонником и звали его «батюшкой». Некоторые источники сообщают о его намерении быть «царем московским» или сделать царем своего сына. Как считали В. И. Буганов и ряд других историков, «Хованские, пытаясь прорваться к кормилу власти и оттеснить от него соперников, использовали движение стрельцов и солдат в своих корыстных целях».
Стрельцы, с одной стороны, посадские и «отцы», т. е. старообрядческие учители, с другой, преследовали разные цели. Последние, оставаясь стойкими, хотели опровергнуть сторонников никоновских реформ, добиться восстановления старых церковных порядков и отмены решений Московского Собора 1667 г. мирным путем. Вместе с тем можно выявить и другую тенденцию, хотя пока еще очень слабо выраженную добиваться права верующего следовать старому обряду при сохранении верности Церкви. Она проявилась, в частности, в ходе «прения» в крестовой палате нескольких старообрядцев с патриархом и другими иерархами незадолго до диспута в Грановитой палате 5 июля. Нижегородский митрополит, по сообщению Саввы Романова, сказал: «Мы никогда за крест и молитву не пытали, но за их непокорство, что возмущают народом в церкви не ходить, и не исповедываются у священников, и тем множество народу от Церкви отлучили». Савва Романов, возражая, привел пример именно такого преследования: если приводили какого-либо христианина и он на вопрос: «Как крестишься и как молитву творишь?» отвечал: «По-старому», «и вы за то пытали да жгли, и его же в тюрьму»; и доныне, продолжал Савва, три человека в Нижнем «за крест и молитву» сидят в «яме», хотя они пришли к благословению присланного к ним мироносицкого священника Евфимия и сказали: «Мы во всем повинуемся соборней Церкви и митрополиту и хощем повиноватися и причаститися и по прежнему прекословити не станем, только... не отметай у нас креста да молитвы по-старому... А ты их в ту же яму велел бросить». Савва не только обратил внимание на нарушение «государского указа» («буде кто повинну принесет, ино его выпустят или под начал отдадут»). Можно полагать, что Савва Романов и его сторонники готовы были разграничить требования общецерковного изменения новых порядков и требование личной свободы, т. е. право на старые обряды при условии «повиновения соборной Церкви и митрополиту», в чем нельзя не усмотреть зарождение идей, позднее реализованных при образовании единоверческой Церкви.
Стрельцы же легко готовы были отказаться от религиозных требований, к тому же далеко не все они были убежденными приверженцами старой веры. Лишь около половины стрельцов проявили готовность подписать первую челобитную; между ними были «пря великая и брань». 23 июня, накануне царского венчания, кн. Хованский передал челобитную «в Верх к царем государем». Хованский заверил челобитчиков, что венчание будет «по-старому», но он не играл в церемонии никакой роли. Он оттягивал время с ответом на челобитную; возвращая челобитную, он сказал, что нужны две-три недели для сбора «свидетельства от книг». Вероятно, патриарх Иоаким готовил в это время «Слово на Никиту Пустосвята», прочитанное 5 июля.
Народ, согласно данным Саввы Романова, требовал открытого диспута на площади, притом в присутствии царей, но без царевен. Однако, по Сильвестру Медведеву, Иван Хованский, придя 3 июля, накануне состязания, к патриарху, требовал от него, якобы по указу государей, «со оными церковными отступники о вере разговаривать», но при отсутствии и царей, и царевен. На том же он пытался настаивать и 5 июля, и тоже якобы от лица правителей. Передавая патриарху указ государей незамедлительно идти к ним «в Верх» из крестовой палаты, Хованский при этом добавил «от себя», чтобы патриарху идти «на Красное крыльцо мимо стоящее множество народа, идеже расколники, стояще, дожидают на убиение святейшаго патриарха и властей». Далее Сильвестр Медведев считает нужным пояснить: «Сие же он, князь Иван, еже на Красное крыльцо патриарху итти, поведал от себя, хотя с расколники желание свое о убийстве исполнити». Софье же Хованский говорил иначе, приписывал этот страшный замысел стрельцам («стрелецкий совет тайный поведал»), «якобы охраняя их государское здравие», «хотя их, государей, свирепством стрелецким устрашити и свое злое намерение во всем совершити». У Софьи были свои сторонники среди стрелецких выборных, которые сообщили ей, что это — «тайный совет» лишь самого князя и его единомышленников, а у стрельцов подобного «умышления» нет; сообщили Софье и о другой «тайне стрелецкой», о которой князь Иван говорил «между иных своих»: «Яко аще государи с патриархом и со властьми купно будут, то и им, государем с патриархом, от народа живым не быти». То же, впрочем, сам Хованский говорил Софье, но ему важно было убедить правительницу не проводить диспут в Грановитой палате и не присутствовать на нем: если она, великие государи, патриарх «со властьми» пойдут в Грановитую палату, «то им от народа не быти живым».
Главная цель Хованского состояла в том, чтобы, вопреки пожеланиям своих сторонников, отделить патриарха от царского семейства и оставить его и представителей церковных властей наедине с волнующимся народом. Савва Романов, сторонник Хованского, ничего не сообщает об этой интриге, но и у него нашли отражение разногласия по поводу того, где и в каком составе проводить прения. Свидетельства же Сильвестра Медведева показывают, как внедрялись в религиозное движение призывы к насильственным действиям, формировались настроения.
Софья приняла твердое решение: «Не оставлю я святыя Церкви и тоя пастыря, пойду тамо... готова суща Церкви святей и святейшему патриарху в заступление». Выразили желание идти вместе с Софьей царица Наталья Кирилловна, тетка царевны Татьяна Михайловна, сестра царевна Мария Алексеевна.
Тогда Хованский повторил свои предупреждения, звучавшие теперь как угрозы: «Пришед к великим государем, святейшему патриарху дерзновенно от народа сказаше, что народ зело кричит и просят тебя, чтобы ты ради веры состязания шел к ним на площадь или в Грановитую государскую палату, не мешкая, они того ожидают, а государем они ради их государских младых лет тамо с тобою быти не хощут. И государем он, князь Иван, доносил: есть ли патриарх от вас, государей, к народу, его ожидающему, на площадь со властьми вскоре не пойдет, то народ, яко же и прежде, к ним, государем, в Верх хощут итти со оружием, патриарха и всего освященного Собора на убиение. Егда же то святейшаго патриарха со властьми к ним от вас, государей, нешествием сотворится, и тогда опасен он, чтоб и им, государем, от свирепства народного чего не учинилось, и о том бы бояром напрасно не быти побитым». Он еще раз продемонстрировал свою главную цель — отделить патриарха от Софьи и царского семейства: «И князь Иван государем с ним, патриархом, никакоже быти советоваше». Но Софья, которой открыли его тайные замыслы, поступила вопреки главному требованию Хованского, вторично заявила: «С святейшим патриархом и со властьми иду к народу в Грановитую палату». Столь же решительно она вела себя и во время диспута, даже пригрозила, что в случае продолжения «мятежа» она и цари готовы «ити отсюду во грады иныя и в таком непослушании и разорении народу всему возвещати».
Бурный диспут дал повод ревнителям старой веры полагать, что ими одержана победа: «Победихом, препрехом и посрамихом!» — кричали они своим сторонникам, выйдя из Грановитой палаты. Долго продолжалась их проповедь на Лобном месте среди скопления народа, торжественно возвращались расколоучители к себе за Яузу, три часа звонили в колокола. Однако религиозный диспут имел трагический конец. Расколоучители были арестованы, Никита Пустосвят казнен на Красной площади, Сергий и другие разосланы по монастырям. Позже, в сентябре, казнены отец и сын Хованские.
Стрельцы, с которыми Софья умела находить общий язык, действуя
посулами и дарами, отказались от дальнейших действий в защиту «старой веры», хотя позиции «рядовых» и «выборных», как и настроения отдельных полков, были различными: «...У выборных совет был в Стремянном приказе, и придумали, что во всем отказать старцем и посадским, нам до того дела нет... и не наше то дело, то дело святейшаго патриарха и всего освященнаго Собора». Аналогичная ситуация наблюдалась и на Дону, где казаки, первоначально поддерживавшие расколоучителей, вскоре, получив удовлетворение тех требований, которые касались их материального положения и условий службы, ослабили или утратили интерес к старой вере.
Непосредственно к прению 5 июля 1682 г. было опубликовано «Слово на Никиту Пустосвята» патриарха Иоакима, «кое в тот день издано печатным тиснением», по данным Сильвестра Медведева. Публичное чтение Слова происходило во время службы патриарха в Успенском соборе; оно призывало, «чтобы народ их, лестцов и мятежников, Никиты с товарыщи, не слушали». Раскольники, однако, отняли и «изодрали» поучение, а читавшего его спасского протопопа хотели предать смерти, но его спас от гнева толпы Сергий (об этом сообщает Савва Романов). Слово сохраняло свою актуальность и в XVIII в. издавалось дважды.
Слово известно в кратком и пространном вариантах. В первом, помимо сочинения патриарха Иоакима, помещена челобитная к нему Никиты Добрынина 1681 г., а во втором к ним добавлены покаянное послание Никиты Собору 1667 г., разрешительная грамота Собора Никите и челобитная Никиты Вселенским патриархам и Собору. В следующем, 1683 г., опубликовано еще одно сочинение патриарха Иоакима на ту же тему: Слово благодарственное об избавлении от отступников. Против Никиты Пустосвята ранее писали Газский митрополит Паисий Лигарид и Симеон Полоцкий в первой части «Жезла правления» (1667).
Одним из главных антираскольнических сочинений XVII в. был «Увет духовный» Афанасия, архиепископа Холмогорского, написанный по поручению патриарха Иоакима в течение 50 дней и напечатанный в 1200 экземплярах. В его состав вошло «Возглашение увещательное всему российскому народу» патриарха Иоакима. Этому изданию придавалось большое значение, оно рассылалось по епархиям, предписывалось распространять его по приходам. Так, в Новгородскую епархию было отправлено 20 экземпляров уже 17 октября 1682 г., через месяц после напечатания книги [20] . В «Увете духовном» Афанасий, приводя многочисленные выписки из славянских и греческих книг (он знал латинский и греческий языки), разбирал и опровергал основные положения Большой стрелецкой челобитной, поданной и зачитанной в Грановитой палате 5 июля. «Увет» не только неоднократно переиздавался, но известен также в рукописных списках. Позже Афанасий Холмогорский принимал участие в полемике о времени пресуществления Святых Даров. В «Книге православного исповедания» (1688), а также в «Щите веры» (1690) он защищал православную точку зрения, проявляя большую эрудицию в области «апостольских и отеческих догмат и писаний» и неизменную верность преданию. Он оставался убежденным традиционалистом и грекофилом.
Симеон Полоцкий в «Вечере душевной» (1683), Карион Истомин в «Слове» (1682) также обращались к теме обличения раскола.
Не только высшие церковные иерархи и столичные ученые богословы писали сочинения, обличая раскол и призывая сохранять верность православию. Анонимное произведение, озаглавленное «Брозда духовная», написано в районе Каргополя, возможно, сельским священником, которого отличает «начитанность в богословской и исторической литературе», «хорошее знание раскольничьей доктрины». Толчком к его появлению, по мнению А. С. Елеонской, могло послужить окружное послание Афанасия, архиепископа Холмогорского, который, отмечая равнодушие мирян к религии и предлагая пастырям упорядочить дела в своих приходах, стремился привлечь к учительству все духовенство, требовал, чтобы каждый священник выступал перед верующими с живым словом («...настояти, понудити, благовременне и вовременне обличати, запрещати, умоляти со всяким долготерпением и учением»). «Брозда духовная» — не единичное явление в письменности этого времени. Священник Вознесенской церкви в Коломне Иоанн написал два трактата, направленных против «капитонов» (изданы лишь в извлечениях). «Слово ул((чно... на лживую повесть» (1665) направлено против «повести» Исидора Крючкова о близкой кончине мира (через 5 лет). Крючков подбросил свое сочинение на полки овощного ряда, а также писал подобные же «грозы» углем на стенах Вознесенской церкви и сам принес ее священнику, чтобы тот «внимал ей опасно». Иоанн обличает «лживую повесть» как творение «капитонов». Им же написан «Спор православных с лютыми капитоны о старой вере, еюже действует Божия Церковь», направленный против «мутителей согласия единства Церквей — лукава иерея Игнатия с единомысленники его». Спор между Иоанном, священником Вознесенской церкви, и Игнатием, священником Воскресенской церкви, продолжался с 1661 по 1676 г. и касался вопросов о «старых» и «новых» богослужебных книгах, крестном знамении, крещении, венчании, исповеди и т. д.
Задача углубления проповеднической деятельности священников, о которой писал в окружном послании Холмогорский архиепископ Афанасий, диктовалась внутренним состоянием Русской Церкви, особенно в связи с распространением старообрядчества. Все многочисленные сочинения обличительного и православно-нравственного характера, созданные иерархами Церкви и учеными богословами после событий 1682 г., выделяют две характерные и взаимосвязанные черты религиозной жизни того времени. Во-первых, церковные раскольники представлены одновременно и как «мятежники государственные», ведущие и противоцерковную, и противоправительственную проповедь, возбуждающие «народное колебание»,
«народную бурю», внушающие мысли о сопротивлении. Происходит смешение и объединение религиозных и социальных мотивов «народного возмущения».
Во-вторых, церковные авторы говорят о такой черте религиозной жизни, как широкое распространение прений, споров, дискуссий по религиозным вопросам, в том числе и народных дискуссий; отмечается активность расколоучителей, которые присваивали себе функции толкователей вопросов веры. Симеон Полоцкий, например, писал: «Не тако ли у нас ныне деется? Разглагольствуют ныне о богословии мужие, разглагольствуют и отроцы, беседуют в лесах дивии человеци, препираются и на торжищех скотопродателие, да не реку в корчемницах пиянии. На последок и буия женишща словопрение деют безумное, мужем своим и Церкви пререкающе».
Подобного рода настроения и устремления отразились, например, в описании поездки архимандрита Игнатия (будущего митрополита Тобольского) и протопопа Иоанна Иоаннова в Кинешму «для увещания раскольников». В 1687 г. на имя государей и патриарха пришла челобитная от кинешемских раскольников, просивших прислать ученых, «чтобы говорить о вере». Вместе с челобитной были поданы письма, содержащие положения раскольнического учения и обвинения против Церкви. Раскольников, которых надо «разговаривати и увещати», было семеро. «Мы грамоты не знаем, только говорим, что новыя веры не приемлем»,— заявили они. Примечательно, что это происходило всего через 5 лет после диспута в Грановитой палате и последовавших за ним казней. Следовательно, сохранялись надежда добиться цели путем подачи челобитных и прений и вера в успех этого пути борьбы. Трое из участников кинешемского диспута, сидя за караулом, «говорили меж себя, что они напрасно учения слушали раскольщика Ивашки Страннова и чтобы им паки обратиться к святой Церкви», четверо «остались в противлении и были преданы градскому суду».