Мессианские чаяния всего остального иудейства, даже зелотов, носили чисто национальный характер. Подчинение остальных народов иудейскому владычеству мира, которое должно было сменить римское, месть народам, которые угнетали и преследовали иудейство,— вот главное содержание этих чаяний. Совсем другой характер носили мессианские чаяния христианской общины. Последняя также была проникнута иудейским патриотизмом и враждой к римлянам. Свержение ига чужеземцев являлось предварительным условием всякого освобождения. Но члены христианской общины не хотели ограничиваться только этим. Свергнуто должно было быть не только иго чужеземных властителей, но и всяких властителей, стало быть, и своих собственных угнетателей. Они поэтому звали к себе только бедных и угнетенных, день суда должен был стать днем мести для всех знатных и богатых. И сильнее всего воодушевляла первых членов христианской общины не расовая вражда, а классовая. Но именно в этом обстоятельстве и скрывалось зерно отделения от остального иудейства, в котором национальное чувство было особенно живо.

Вместе с этим, однако, дано было и зерно сближения с остальным, неиудейским миром. Национальный мессианизм должен был быть отвергнут остальным миром, к подчинению которого он стремился.

Зато классовая вражда к богатым и пролетарская солидарность представляли идеи, приемлемые не только для иудейского пролетариата. Мессианские чаяния, сводившиеся к избавлению, спасению всех бедных, должны были встретить живой отклик среди бедняков всех наций. Не национальный, а только социальный мессия мог разбить рамки иудейства, только он мог победоносно пережить страшную катастрофу Иудейского государства, завершением которой явилось разрушение Иерусалима.

С другой стороны, коммунистическая организация могла удержаться только там, где она находила подкрепление в вере в грядущего мессию и избавление им всех угнетенных. На практике все эти коммунистические организации, как мы еще увидим ниже, сводились к обществам взаимопомощи. Потребность в последних в Римской империи со времени первого столетия нашей эры чувствовалась всюду и становилась тем более настоятельной чем больше возрастала всеобщая бедность и чем быстрее разлагались последние остатки первобытного коммунизма. Но мстительный и подозрительный деспотизм закрывал всякого рода союзы: мы видели уже, что Траян боялся даже разрешать вольные пожарные команды. Если Цезарь еще щадил иудейские организации, то после и они потеряли свое привилегированное положение.

Общества взаимопомощи могли продолжать свое существование только как тайные общества. Но кто согласился бы ради получения пособия ставить на карту свою жизнь? Или кто пожертвовал бы ею из чувства товарищеской солидарности в такое время, когда исчезло почти всякое социальное чувство? Все, что оставалось от этого социального чувства, от преданности обществу, не встречало более возвышенной идеи, чем идея мессианского возрождения мира, т. е. общества. А более эгоистические элементы среди пролетариев, тянувшиеся к обществам взаимопомощи только ради личной выгоды, побеждали личный страх надеждой на личное воскресение со следующей за ним богатой наградой. Такая идея, которая поддерживала бы дух преследуемых, не являлась необходимостью в эпоху, когда общественные условия самым могучим образом стимулировали социальные инстинкты и чувства, так что отдельная личность неудержимо повиновалась им, несмотря на риск сильного ущерба для себя, несмотря даже на риск потери жизни. Напротив, идея индивидуального воскресения имела огромнейшее значение при ведении опасной борьбы против могущественной власти в такое время, когда все социальные инстинкты и чувства, вследствие прогрессирующего разложения всего общества, были до крайней степени придавлены не только среди господствующих, но и среди угнетенных и эксплуатируемых классов.

Пустить корни вне иудейства мессианские чаяния христианской общины могли только в коммунистической форме, тесно связанной с идеей распятого мессии. Только при помощи веры вмессию иввоскре-сение могла коммунистическая организация поддерживать свое существование и распространяться в пределах Римской империи как тайное общество. Соединившись, эти два фактора — коммунизм и мессианизм — стали непобедимыми. То, чего тщетно ждало иудейство от своего мессии из царского дома, удалось распятому мессии, вышедшему из рядов пролетариата: он покорил Рим, он подчинил себе цезарей, он завоевал мир. Но он завоевал его не для пролетариата. В своем триумфальном шествии пролетарская, коммунистическая организация взаимной помощи мало-помалу превратилась в могущественнейший аппарат господства и эксплуатации всего мира.